Лестница была единственным тихим прибежищем, которое она могла придумать, и Сьюзен толкнулась в металлическую дверь, ведущую туда. Дверь за ней мгновенно закрылась, отгораживая ее от голосов и яркого люминесцентного света. Лестница освещалась только теплым светом от лампочки над головой Сьюзен, и там было тихо.
Сьюзен все еще крепко сжимала блокнот и ручку. Заскрипев зубами и ругаясь так громко, что раздавалось гулкое эхо, она швырнула блокнот и ручку в лестничный проем. Блокнот проехался по ступенькам обложкой вниз и достиг лестничной площадки на пролет ниже. Он проехался по полу и, стукнувшись об стенку, остановился и раскрылся. Ручка рикошетом отскочила от ступеньки, упала в лестничный колодец и с клацаньем исчезла в лестничной кишке.
Сьюзен села на ступеньку, поставив ноги ступенькой ниже и согнув их под острым углом, уперлась в колени локтями. Потом плотно сжала веки. Ее представления о взаимоотношениях, царящих в клинической медицине, подтвердились так печально за такое короткое время. Отношение к ней преподавателей, от инструкторов до профессоров, варьировало от теплой доброжелательности до крайней враждебности. Обычно враждебность проявлялась в более пассивной форме, чем у Гарриса, – реакция Нельсона была более типичной. Нельсон, который сначала казался дружелюбным, потом перешел к прямой враждебности. Сьюзен вновь охватило чувство страшного одиночества, хорошо знакомое ей еще с тех пор, когда она только выбрала медицинскую карьеру. Хотя она постоянно общалась с окружающими людьми, ощущение отчужденности не покидало ее. И эти полтора дня в Мемориале не казались многообещающим началом тех лет, которые ей предстояло провести в клинике. Даже сильнее, чем в первые дни в медицинской школе, она почувствовала, что вторглась в специфически мужской клуб, где была аутсайдером, вынужденным постоянно приспосабливаться и быть готовым к компромиссу.
Сьюзен открыла глаза и увидела внизу свой блокнот, валяющийся на нижнем пролете. Выместив на блокноте свое раздражение, она почувствовала некоторое облегчение. К ней вернулся самоконтроль. В то же время этот детский жест удивил ее. Для нее такие поступки были нехарактерны. В конечном счете, Нельсон и Гаррис, возможно, были правы. Возможно, являясь всего лишь студенткой с ограниченными медицинскими познаниями, она была неподходящим человеком для исследования столь серьезной проблемы. И ее эмоциональность тоже была только препятствием. Интересно, реагировал бы мужчина таким же образом на Гарриса? Сьюзен подумала о Беллоузе, о его невозмутимой холодной манере, о том, как он мог спокойно думать о концентрации калия, когда сталкивался лицом к лицу с трагедией. Сьюзен вчера поставила ему это поведение в вину, но теперь, сидя погруженная в свои мысли на лестничной клетке, она уже не была в этом уверена. Возможно, такое отчуждение от личного отношения к больным оправданно. Открывшаяся где-то наверху дверь вернула Сьюзен к действительности. Затем раздался звук торопливых шагов, звук захлопывающейся двери, и вновь воцарилась тишина. Некрашеные цементные стены лестницы с ржавыми потеками только усилили чувство внутренней изоляции Сьюзен. Она медленно стала спускаться вниз, туда, где валялся ее блокнот. По странной случайности, он был открыт на странице, куда она перекопировала историю болезни Нэнси Гринли. Подняв блокнот, Сьюзен прочла написанное собственной рукой: "Возраст 23 года, белая, предыдущий анамнез без особенностей, за исключением инфекционного мононуклеоза, перенесенного в 18 лет". Мысли Сьюзен мгновенно перенеслись к бледной как привидение Нэнси Гринли, лежащей в БИТе. "Возраст двадцать три года", – вслух произнесла Сьюзен. Внезапно она вновь ощутила овладевшие ею тогда чувства. Нет, она должна продолжать свои исследования комы, несмотря на свои весьма ограниченные возможности, несмотря на Гарриса, несмотря на Нельсона. У нее возникла сильная потребность найти Беллоуза, и она не стала задавать себе вопроса "почему?". В течение одного дня ее отношение к Беллоузу изменилось на сто восемьдесят градусов.
– Сьюзен, ради Бога, тебе еще не достаточно? – опершись локтями на стол, Беллоуз массировал пальцами закрытые глаза. Потом он передвинул руки на виски.
Поддерживая голову руками, он посмотрел на Сьюзен, сидевшую напротив него в больничном кафетерии. Заведение было относительно чистым и обставлено вполне современно. Оно предназначалось для посетителей больницы, хотя временами сюда забегал и персонал. Цены были выше, чем в кафе для сотрудников, но и качество обслуживания было соответственно выше. В половине двенадцатого там было полно народу, но Сьюзен нашла в углу свободный стол и через оператора больничной системы оповещения – Беллоуза. Она была приятно удивлена, когда он согласился увидеться с ней немедленно.
– Сьюзен, – продолжил Беллоуз, – тебе нужно отказаться от этого самоубийственного крестового похода. Это настоящее самоубийство. В медицине, Сьюзен, существует одно правило: или ты плывешь по течению, или идешь ко дну. Я выучил это наизусть. Боже, что дернуло тебя идти к Гаррису, особенно, после вчерашнего эпизода?
Сьюзен в молчании потягивала свой кофе, устремив взгляд на Беллоуза. Она хотела ему все рассказать, потому что он мог ее понять. К тому же она хотела, по возможности, перетянуть его на свою сторону. Беллоуз покачал головой, прихлебывая кофе.
– Гаррис очень влиятелен, но не всемогущ здесь, – добавил Беллоуз, – Старк может отменить все, что сделает Гаррис, если найдет причины так поступить. Старк добывает деньги для всего строительства здесь, миллионы. Поэтому люди слушают, что он говорит. Почему бы тебе несколько дней не побыть нормальной студенткой? Господи, мне это тоже не помешает. Догадайся, кто пожаловал сегодня на студенческий обход? Старк. И первый вопрос, который он задал, это почему из пяти студентов присутствуют только трое. Ладно, я ему ответил, правда довольно глупо, что вчера водил вас всех на операцию и один студент упал обморок и разбил себе голову. Ты можешь догадаться, что последовало за этим. Про тебя я не смог выдумать что-нибудь подходящее, поэтому я сказал, что ты собираешь литературу по осложнениям анестезии, я решил, что, если уж не могу удачно соврать, лучше сказать правду. Но он немедленно решил, что это моя идея занять тебя этим делом. Я не могу тебе повторить, как он это сформулировал. Я могу только сказать тебе, что ты должна вести себя как нормальная студентка. Я прикрывал тебя, но с меня хватит.