– Все в абсолютном порядке, – ответил Гаррис. На этот раз в его голосе прозвучал оксфордский акцент, напомнивший о проведенных там годах учения. – Давление, пульс, температура совершенно нормальные. По-видимому, ему так понравился наркотический сон, что он просто решил не просыпаться.
– Только не еще один! – воскликнул Беллоуз, переключаясь на Гарриса и мгновенно сообразив, что ему в руки плывет еще одна проблема вроде Нэнси Гринли. – Что на электроэнцефалограмме?
– Вы узнаете об этом первым, – ответил Гаррис с оттенком сарказма, – ее сейчас будут делать.
Сначала осознание ситуации для Сьюзен было затруднено охватившими ее эмоциями, надежда на мгновение взяла верх над доводами разума. Понимание же реальности подействовало на нее как ушат холодной воды.
– ЭЭГ?! – с ужасом спросила Сьюзен. – Вы думаете, с ним то же, что и с больной там, в БИТе? – ее взгляд переходил с Бермана на Гарриса и Беллоуза.
– О какой больной идет речь? – спросил Гаррис, беря в руки лист анестезии.
– Осложнение после диагностического выскабливания, – ответил Беллоуз. – Вы помните, восемь дней назад, девушка двадцати трех лет.
– А-а, я надеюсь, нет, – сказал Гаррис, – но начало очень напоминает тот случай.
– А какая была анестезия? – задал вопрос Беллоуз, приподнимая правое веко Бермана и заглядывая в огромный зрачок.
– Нейролептоанальгезия с закисью, – ответил Гаррис. – А девушка была на галотане. Если клинически эти случаи будут идентичны, то наркотик не при чем, – Гаррис посмотрел в лист анестезии и обратился к Гудмену. – А зачем вы дали ему дополнительно кубик инновара к концу операции, Норман?
Доктор Гудмен не отреагировал, и Гаррис повторил вопрос.
– Больной начал приходить в сознание, – ответил Гудмен, выходя из состояния ступора.
– Но почему инновар так поздно? Не благоразумней ли было обойтись фентанилом?
– Наверно. Да, я должен был использовать один фентанил. Но инновар был под рукой, и я использовал только один миллилитр.
– Неужели ничего нельзя сделать? – спросила Сьюзен с отчаянием в голосе. В ее памяти мелькали обрывки воспоминаний о Нэнси Гринли и Бермане во время их беседы в 503-й палате. Она отчетливо вспомнила переполнявшую его жизнь и никак не могла совместить это с восковой безжизненной фигурой на каталке.
– Все, что было возможно, уже сделано, – категорично сказал Гаррис, возвращая лист анестезии Гудмену. – Все, что можно сделать теперь, это ждать, восстановятся ли хоть какие-нибудь функции головного мозга. Но его зрачки сильно расширены, это плохой прогностический признак, позволяющий предположить смерть мозга.
Сьюзен почувствовала, как земля уходит из-под ее ног. Она вздрогнула, ощущение пропало, но в голове осталась звенящая пустота. Ею овладело отчаяние.
– Ну это слишком! – внезапно разразилась она эмоциями. Ее голос дрожал. – Здоровый молодой мужчина после пустяковой операции на ноге стал как... как растение, овощ. Боже мой, так не может продолжаться. Двое таких молодых людей, и меньше, чем за две недели? Риск анестезии слишком велик. Почему главный анестезиолог не закроет отделение? Здесь что-то не так! Как это разрешают?!
Глаза Роберта Гарриса суживались, пока Сьюзен говорила. Наконец, он резко оборвал ее. Рот Беллоуза открылся от испуга.
– Случайно именно я являюсь главным анестезиологом, молодая леди. А кто, с позволения сказать, вы?
Сьюзен открыла было рот, но Беллоуз нервно перебил ее:
– Это Сьюзен Уилер, доктор Гаррис, студентка третьего курса, у нее сейчас цикл по хирургии, и... мы только хотели взять кровь на анализ газов и уйти, – Беллоуз возобновил свои труды над кистью Бермана, быстро водя по ней губкой, пропитанной спиртом.
– Мисс Уилер, – продолжил Гаррис снисходительно, – ваши эмоции здесь неуместны и только мешают работать. Все, в чем мы действительно нуждаемся в таких случаях, это в установлении причины случившегося. Я уже сказал доктору Беллоузу, что наркотические агенты были различны при этих двух операциях. Анестезия была практически безупречной, кроме небольшого огреха. Короче говоря, оба этих случая являются практически неотвратимыми заранее, идиопатическимн реакциями на сочетание анестезии и оперативного вмешательства. И необходимо научиться определять возможность такой реакции у конкретных больных заблаговременно, чтобы предупреждать развитие подобного рода трагических исходов. Осуждать технику анестезии со стороны и, таким образом, лишать нуждающихся в хирургическом вмешательстве больных возможности лечиться было бы гораздо хуже, чем смириться с определенным минимальным риском анестезии. Что...
– Два случая за восемь дней едва ли можно назвать минимальным риском, – запальчиво прервала его Сьюзен.
Беллоуз пытался сделать Сьюзен страшные глаза, но она не смотрела на него, а, уставясь на Гарриса, изливалась в страстном протесте.
– Сколько подобных случаев было за последний год? – спросила она.
Глаза Гарриса несколько секунд буравили лицо Сьюзен, прежде чем он начал говорить:
– Я вдруг подумал, что эта беседа очень напоминает перекрестный допрос; в этом случае она не может продолжаться, как бесплодная и нестерпимая.
Не ожидая ответа, Гаррис прошел мимо Сьюзен и направился к выходу.
Сьюзен повернулась вслед за ним. Беллоуз ухватил ее за правую руку и попытался заставить замолчать. Сьюзен отмахнулась от него и закричала в спину Гарриса:
– Я не хочу показаться дерзкой, но мне кажется, что все равно здесь нужно, чтоб хоть кто-то начал задавать вопросы и что-то делать!